Главная
Н. С. Лесков. Путешествие с нигилистом
--------------------------------- Лесков Н.С. Собрание сочинений в 12 т. М.,
Правда, 1989; Том 7, с. 169-175. OCR: sad369 (г. Омск)
--------------------------------- Кто скачет, кто мчится в таинственной мгле?
Гёте
Случилось провести мне рождественскую ночь в вагоне, и не без приключений. Дело
было на одной из маленьких железнодорожных ветвей, так сказать, совсем в стороне
от "большого света". Линия была ещё не совсем окончена, поезда ходили
неаккуратно, и публику помещали как попало. Какой класс ни возьми, всё выходит
одно и то же - все являются вместе. Буфетов ещё нет; многие, чувствуя холод,
греются из дорожных фляжек. Согревающие напитки развивают общение и разговоры.
Больше всего толкуют о дороге и судят о ней снисходительно, что бывает у нас не
часто, - Да, плохо нас везут, - сказал какой-то военный, - а всё спасибо им, -
лучше, чем на конях. На конях в сутки бы не доехали, а тут завтра к утру будем и
завтра назад можно. Должностным людям то удобство, что завтра с родными
повидаешься, а послезавтра и опять к службе. - Вот и я то же самое, - поддержал,
встав на ноги и держась за спинку скамьи, большой сухощавый духовный. - Вот у
них в городе дьякон гласом подупавши, многолетие вроде как петух выводит.
Пригласили меня за десятку позднюю обедню сделать. Многолетие проворчу и опять в
ночь в своё село. Одно находили на лошадях лучше, что можно ехать в своей
компании и где угодно остановиться. - Ну, да ведь здесь компания-то не навек, а
на час, - молвил купец. - Однако иной если и на час навяжется, то можно его всю
жизнь помнить, - отозвался дьякон. - Чего же это так? - А если, например,
нигилист, да в полном своём облачении, со всеми составами и револьвер-барбосом.
- Это сужект полицейский. - Всякого это касается, потому, вы знаете ли, что от
одного даже трясения... паф - и готово. - Оставьте, пожалуйста... К чему вы это
к ночи завели. У нас этого звания ещё нет. - Может с поля взяться. - Лучше спать
давайте. Все послушались купца и заснули, и не могу уже вам сказать, сколько мы
проспали, как вдруг нас так сильно встряхнуло, что все мы проснулись, а в вагоне
с нами уже был нигилист.
Откуда он взялся? Никто не заметил, где этот неприятный гость мог взойти, но не
было ни малейшего сомнения, что это настоящий, чистокровный нигилист, и потому
сон у всех пропал сразу. Рассмотреть его ещё было невозможно, потому что он
сидел в потёмочках в углу у окна, но и смотреть не надо - это так уже
чувствовалось. Впрочем, дьякон попробовал произвести обозрение личности: он
прошёлся к выходной двери вагона, мимо самого нигилиста, и, возвратясь, объявил
потихоньку, что весьма ясно приметил "рукава с фибрами", за которыми непременно
спрятан револьвер-барбос или бинамид. Дьякон оказывался человеком очень живым и,
для своего сельского звания, весьма просвещённым и любознательным, а к тому же и
находчивым. Он немедленно стал подбивать военного, чтобы тот вынул папироску и
пошёл к нигилисту попросить огня от его сигары. - Вы, - говорит, - не цивильные,
а вы со шпорою - вы можете на него так топнуть, что он как биллиардный шар
выкатится. Военному всё смелее. К поездовому начальству напрасно было
обращаться, потому что оно нас заперло на ключ и само отсутствовало. Военный
согласился: он встал, постоял у одного окна, потом у другого и, наконец, подошёл
к нигилисту и попросил закурить от его сигары. Мы зорко наблюдали за этим
маневром и видели, как нигилист схитрил: он не дал сигары, а зажег спичку и
молча подал её офицеру. Всё это холодно, кратко, отчётисто, но безучастливо и в
совершенном молчании. Ткнул в руки зажжённую спичку и отворотился. Но, однако,
для нашего напряжённого внимания было довольно и одного этого светового момента,
пока сверкнула спичка. Мы разглядели, что это человек совершенно сомнительный,
даже неопределённого возраста. Точно донской рыбец, которого не отличишь -
нынешний он или прошлогодний. Но подозрительного много: грефовские круглые очки,
неблагонамеренная фуражка, не православным блином, а с еретическим
надзатыльником, и на плечах типический плед, составляющий в нигилистическом
сословии своего рода "мундирную пару", но что всего более нам не понравилось, -
это его лицо. Не патлатое и воеводственнное, как бывало у ортодоксальных
нигилистов шестидесятых годов, а нынешнее - щуковатое, так сказать
фальсифицированное и представляющее как бы некую невозможную помесь нигилистки с
жандармом. В общем, это являет собою подобие геральдического козерога. Я не
говорю геральдического льва, а именно геральдического козерога. Помните, как их
обыкновенно изображают по бокам аристократических гербов: посредине пустой шлем
и забрало, а на него щерятся лев и козерог. У последнего вся фигура беспокойная
и острая, как будто "счастья он не ищет и не от счастия бежит". Вдобавок и
колера, в которые был окрашен наш неприятный сопутник, не обещали ничего
доброго: волосёнки цвета гаванна, лицо зеленоватое, а глаза серые и бегают как
метроном, поставленный на скорый темп "allegro udiratto". (Такого темпа в
музыке, разумеется, нет, но он есть в нигилистическом жаргоне.) Чёрт его знает:
не то его кто-то догоняет, или он за кем-то гонится, - никак не разберёшь.
Военный, возвратясь на своё место, сказал, что на его взгляд нигилист немножко
чисто одет, и что у него на руках есть перчатки, а перед ним на противоположной
лавочке стоит бельевая корзинка. Дьякон, впрочем, сейчас же доказал, что всё это
ничего не значит, и привёл к тому несколько любопытных историй, которые он знал
от своего брата, служащего где-то при таможне. - Через них, - говорил он, - раз
проезжал даже не в простых перчатках, а филь-де-пом, а как стали его обыскивать
- обозначился шульер. Думали, смирный - посадили его в подводную тюрьму, а он
из-под воды ушёл. Все заинтересовались: как шульер ушёл из-под воды? - А очень
просто, - разъяснил дьякон, - он начал притворяться, что его занапрасно
посадили, и начал просить свечку. "Мне, говорит, в темноте очень скучно, прошу
дозволить свечечку, я хочу в поверхностную комиссию графу Лорис-Мелихову
объявление написать, кто я таков, и в каких упованиях прошу прощады и хорошее
место". Но комендант был старый, мушкетного пороху, - знал все их хитрости и не
позволил. "Кто к нам, говорит, залучен, тому нет прощады", и так всё его
впотьмах и томил; а как этот помер, а нового назначили, шульер видит, что этот
из неопытных, - навзрыд перед ним зарыдал и начал просить, чтобы ему хоть самый
маленький сальный огарочек дали и какую-нибудь божественную книгу: "для того,
говорит, что я хочу благочестивые мысли читать и в раскаяние прийти". Новый
комендант и дал ему свечной огарок и духовный журнал "Православное воображение",
а тот и ушёл. - Как же он ушёл? - С огарком и ушёл. Военный посмотрел на дьякона
и сказал: - Вы какой-то вздор рассказываете! - Нимало не вздор, а следствие
было. - Да что же ему огарок значил? - А чёрт его знает, что значил! Только
после стали везде по каморке смотреть - ни дыры никакой, ни щёлочки - ничего
нет, и огарка нет, а из листов из "Православного воображения" остались одни
корневильские корешки. - Ну, вы совсем чёрт знает что говорите! - нетерпеливо
молвил военный. - Ничего не вздор, а я вам говорю - и следствие было, и узнали
потом, кто он такой, да уже поздно. - А кто же он такой был? - Нахалкиканец
из-за Ташкенту. Генерал Черняев его верхом на битюке послал, чтобы он болгарам
от Кокорева пятьсот рублей отвёз, а он, по театрам да по балам, все деньги в
карты проиграл и убежал. Свечным салом смазался, а с светилём ушел. Военный
только рукою махнул и отвернулся. Но другим пассажирам словоохотливый дьякон
нимало не наскучил: они любовно слушали, как он от коварного нахалкиканца с
корневильскими корешками перешёл к настоящему нашему собственному положению с
подозрительным нигилистом. Дьякон говорил: - Я на его чистоту не льщусь, а как
вот придёт сейчас первая станция - здесь одна сторожиха из керосиновой бутылочки
водку продаёт, - я поднесу кондуктору бутершафт, и мы его встряхнём и что в
бельевой корзине есть, посмотрим... какие там у него составы... - Только надо
осторожнее. - Будьте покойны - мы с молитвою. Помилуй мя, Боже... Тут нас вдруг
и толкнуло, и завизжало. Многие вздрогнули и перекрестились. - Вот оно и есть, -
воскликнул дьякон, - наехали на станцию! Он вышел и побежал, а на его место
пришёл кондуктор.
Кондуктор стал прямо перед нигилистом и ласково молвил: - Не желаете ли,
господин, корзиночку в багаж сдать? Нигилист на него посмотрел и не ответил.
Кондуктор повторил предложение. Тогда мы в первый раз услыхали звук голоса
нашего ненавистного попутчика. Он дерзко отвечал: - Не желаю. Кондуктор ему
представил резоны, что "таких больших вещей не дозволено с собой в вагоны
вносить". Он процедил сквозь зубы: - И прекрасно, что не дозволено. - Так
желаете, я корзиночку сдам в багаж? - Не желаю. - Как же, сами правильно
рассуждаете, что это не дозволяется, и сами не желаете? - Не желаю. Взошедший на
эту историю дьякон не утерпел и воскликнул: "Разве так можно!" - но, услыхав,
что кондуктор пригрозил "обером" и протоколом, успокоился и согласился ждать
следующей станции. - Там город, - сказал он нам, - там его и скрутят. И что в
самом деле за упрямый человек: ничего от него не добьются, кроме одного - "не
желаю". Неужто тут и взаправду замешаны корневильские корешки? Стало очень
интересно, и мы ждали следующей станции с нетерпением. Дьякон объявил, что тут у
него жандарм даже кум и человек старого мушкетного пороху. - Он, - говорит, -
ему такую завинтушку под ребро ткнет, что из него все это рояльное воспитание
выскочит. Обер явился ещё на ходу поезда и настойчиво сказал: - Как приедем на
станцию, извольте эту корзину взять. А тот опять тем же тоном отвечает: - Не
желаю. - Да вы прочитайте правила! - Не желаю. - Так пожалуйте со мною
объясниться к начальнику станции. Сейчас остановка.
Приехали. Станционное здание побольше других и поотделаннее: видны огни,
самовар, на платформе и за стеклянными дверями буфет и жандармы. Словом, всё,
что нужно. И вообразите себе: наш нигилист, который оказывал столько грубого
сопротивления во всю дорогу, вдруг обнаружил намерение сделать движение,
известное у них под именем allegro udiratto. Он взял в руки свой маленький
саквояжик и направился к двери, но дьякон заметил это и очень ловким манером
загородил ему выход. В эту же самую минуту появился обер-кондуктор, начальник
станции и жандарм. - Это ваша корзина? - спросил начальник. - Нет, - отвечал
нигилист. - Как нет?! - Нет. - Всё равно, пожалуйте. - Не уйдешь, брат, не
уйдешь, - говорил дьякон. Нигилиста и всех нас, в качестве свидетелей, попросили
в комнату начальника станции и сюда же внесли корзину. - Какие здесь вещи? -
спросил строго начальник. - Не знаю, - отвечал нигилист. Но с ним больше не
церемонились: корзинку мгновенно раскрыли и увидали новенькое голубое дамское
платье, а в это же самое мгновение в контору с отчаянным воплем ворвался еврей и
закричал, что это его корзинка и что платье, которое в ней, он везёт одной
знатной даме, а что корзину действительно поставил он, а не кто другой, в том он
сослался на нигилиста. Тот подтвердил, что они взошли вместе и еврей
действительно внёс корзинку и поставил её на лавочку, а сам лёг под сиденье. - А
билет? - спросили у еврея. - Ну, что билет... - отвечал он. - Я не знал, где
брать билет... Еврея велено придержать, а от нигилиста потребовали удостоверения
его личности. Он молча подал листок, взглянув на который начальник станции резко
переменил тон и попросил его в кабинет, добавив при этом. - Ваше
превосходительство здесь ожидают. А когда тот скрылся за дверью, начальник
станции приложил ладони рук рупором ко рту и отчётливо объявил нам: - Это
прокурор судебной палаты! Все ощутили полное удовольствие и перенесли его в
молчании; только один военный вскрикнул: - А всё это наделал этот болтун дьякон!
Ну-ка - где он... куда он делся? Но все напрасно оглядывались: "куда он делся",
- дьякона уже не было; он исчез, как нахалкиканец, даже и без свечки. Она,
впрочем, была и не нужна, потому что на небе уже светало и в городе звонили к
рождественской заутрене.
Впервые, под заглавием: "Рождественская ночь в вагоне (Путешествие с
нигилистом)", - газета "Новое время", 1882, от 25 декабря. С измененным
заглавием вошло в сборник "Святочные рассказы" (1886). По указанию А. Н.
Лескова, в основе произведения лежит случай, рассказанный в присутствии писателя
в 1879 г. институтской подругой его дочери, женой полковника Сарандинаки. (См.:
А. Лесков. Жизнь Николая Лескова, стр. 382). Атмосфера страха перед
террористическими актами, данная в рассказе, связана с покушениями народовольцев
на Александра II (убит в 1881 г.). Стр. 169. "Кто скачет, кто мчится в
таинственной мгле?" - первая строка стихотворения Гёте "Erlkonig" ("Лесной
царь") в неточно цитированном переводе В. А. Жуковского. Стр. 170.
Револьвер-барбос. - Барбос вместо: бульдог (короткоствольный револьвер особой
системы). Сужект - соединение слов: сюжет и субъект. Бинамид - вместо: динамит.
Стр. 171. Геральдический козерог - горный козел, изображаемый на гербах.
...цвета гаванна... - табачного цвета. Стр. 172. Шульер - вместо: шулер. ...в
поверхностную комиссию графу Лорис-Мелихову... - Граф Лорис-Меликов, Михаил
Тариелович (1825 - 1888) - генерал и видный администратор либерального
направления. В 1880 г. - главный начальник организованной для борьбы с
террористами "Верховной распорядительной комиссии по охранению государственного
порядка и общественного спокойствия", которой были временно подчинены все органы
политической полиции. ...мушкетного пороху... - Мушкет - старинное тяжёлое ружьё
крупного калибра. "Православное воображение" - вместо: "Православное обозрение"
(религиозный журнал, издававшийся в Москве с 1860 по 1891 г.). Черняев, Михаил
Григорьевич (1828 - 1898) - генерал, участник завоевания Средней Азии. Под его
командованием был взят в 1865 г. Ташкент. В 1876 г. - главнокомандующий сербской
армией в войне с Турцией. ...чтобы он болгарам от Кокорева пятьсот рублей
отвёз... - Кокорев, Василий Александрович (1817 - 1889) - купец и промышленник,
миллионер, либеральный публицист и оратор. В 1876 г., сочувствуя борьбе болгар
за национальную независимость, послал восставшим через генерала Черняева пятьсот
рублей. Светиль - соединение слов фитиль и светить. Стр. 173. Бутершафт -
вместо: брудершафт. Стр. 174. Рояльное воспитание - вместо: реальное воспитание.
Материалисты и демократы защищали систему реального образования, основанного
преимущественно на изучении естественных наук, в противоположность
господствовавшей системе классического образования.